Интервью с Рене Арну.
Маленькое французское кафе на Старом Арбате в понедельник днем выглядело сиротливо. Несколько случайных посетителей, в основном французских туристов, не спеша потягивали кофе. За одним из столиков сидел и тот самый француз, ради которого в этот жаркий день я забрался в самый центр Москвы.
Признаться, уже по дороге на встречу с Рене Арну, я поймал себя на мысли, что не так уж много о нем знаю. Да, в конце 70-х – начале 80-х он был такой же надеждой французского автоспорта, как и Ален Прост. В 1977 году он выиграл европейскую Формулу-2, а за свою 12-летнюю карьеру в Формуле-1 завоевал семь Гран При, а это как-никак второй результат среди французских пилотов после самого Проста. Наконец, в 1983 году, выступая за Ferrari, Рене был третьим в чемпионате мира. Но это все – Арну-гонщик. Об Арну-человеке я, признаюсь честно, знал немного.
Но, едва увидев этого улыбчивого человека, я сразу проникся к нему симпатией. Арну – на редкость приятный в общении человек, а беседа с ним оказалась настолько увлекательной, что, прощаясь, я искренне удивился, взглянув на часы и обнаружив, что мы проговорили почти час.
Ну а началось наше знакомство, естественно, с поздравлений. Днем раньше, 4 июля, Рене исполнился 51 год, и он стал первым пилотом Формулы-1, пусть и с приставкой “экс”, кто отпраздновал свой день рождения в нашей столице.
– Раньше мне никогда не приходилось бывать в Москве, даже транзитом в аэропорту. Но в Европе и в мире сейчас столько всего говорят о Москве, что я решил собственными глазами увидеть, что же это за город, вместо того, чтобы верить чужим рассказам. В свое время я вдоволь наслушался разных глупостей и сплетен о самом себе и о моей карьере, так что теперь предпочитаю иметь обо всем свое личное мнение. Я осмотрелся и увидел, что Москва совсем не такой город, каким его представляют французы. Может быть, я немного преувеличиваю, но говорят, например, что тут на улицах нет даже электричества. На самом же деле город меня просто потряс. Я не большой ценитель искусства и не слишком хорошо разбираюсь в памятниках, но некоторые места в вашей столице произвели на меня сильное впечатление. Мне, к примеру, очень понравился ваш Университет, хотя внутри я так и не побывал.
– Но на Красную площадь и в Кремль Вы все же попали?
– Да, да, конечно, это все входило в туристическую программу, и все это очень красиво, но что мне действительно понравилось, так это неповторимость московской архитектуры. Терпеть не могу, когда у кого-то что-то срисовывают или списывают. Здесь же все так оригинально и неповторимо…
– Вы заранее запланировали отметить свой день рождения в России?
– Ну нет, что вы. Еще месяц назад я и не предполагал, что буду отмечать свой день рождения в Москве. Но обстоятельства сложились именно таким образом, и я рад, что провел этот день в России с моими французскими и русскими друзьями.
Сейчас у меня в Париже две картинговые трассы, и недавно мне предложили подумать над подобным проектом в Москве. Мне кажется, что сейчас это стало возможным и нужным молодежи и в России. Пока, правда, с профессиональной точки зрения я еще ничего не делал. Это только первый, чисто туристический визит, но теперь у меня появился собственный взгляд на московскую действительность.
– Картинговая школа Рене Арну! Думаю, в Москве народ повалил бы в нее валом…
– России это, наверное, сейчас действительно нужно. Я сам начинал с картинга. Все большие чемпионы Формулы-1: Шумахер, Сенна, Пике, Прост, – начинали свои карьеры с картинга, и это только доказывает, что гонки на картах – лучшая школа автогонок. И если Россия когда-нибудь, ну может быть не через год, а хотя бы через пять лет, захочет иметь своих гонщиков Формулы-1, все равно им нужно начинать с картинга.
– Давайте немножко поговорим о Вас и о Формуле-1. Что Вы делали после того, как оставили гонки в 1989 году?
– Ничего… Два-три года я ничего не делал. Я путешествовал и занимался тем, чего не мог себе позволить, будучи гонщиком Формулы-1. И потом, у меня всегда так в жизни: есть моменты, когда я ничего не делаю, а потом наступает период напряженной работы. Сейчас у меня несколько областей деятельности. У меня две картинговые трассы в Париже, еще одна сейчас открывается в Провансе на юге Франции. Есть также и другие направления деятельности в автоспорте. Конечно, я продолжаю внимательно следить за Формулой-1, пять-шесть раз в году я регулярно бываю на гонках.
Что касается личной жизни, то здесь тоже все в порядке. Я был женат, потом развелся, и последние семь-восемь лет (честно говоря, я не очень четко ориентируюсь во времени) я живу со своей подругой. У меня прекрасная дочь, ей одиннадцать лет. В общем, жизнь прекрасна! Можно сказать, что я был в привилегированном положении, поскольку я всегда в жизни делал то, что мне нравилось. Когда гоняешься в Формуле-1, то погружаешься в этот мир, и здесь нет места чему-то еще.
– Вы начинали в 1978-м в Martini, но, по сути, Ваша карьера в Формуле-1 началась годом позже с Renault. Это был самый сильный французский проект всех времен – проект “турбо”.
– Да, когда в конце 70-х Renault выбрала “турбо”, мы были первыми и единственными. Осуществить этот проект было очень непросто, но у Renault, к счастью, были на это деньги. Я прекрасно помню, как над нашим мотором все буквально смеялись: всего 1500 куб. см, против трехлитровых безнаддувных двигателей конкурентов. Renault очень много работала, была проведена масса исследований. Я помню, как однажды мы предложили Кену Тирреллу попробовать на своих машинах мотор Renault, и он отказался. А все остальные так просто смеялись. Но у нас в команде все были уверены, что это – мотор будущего. Да, мы так и не выиграли чемпионат мира, но мы выиграли в том смысле, что через два с половиной – три года все пришли к “турбо”, чтобы не отстать от нас.
– Два года Вашим партнером в Renault был Прост, у Вас были с ним конфликты?
– Ален очень хороший гонщик, и, в общем-то, особых конфликтов у нас не было, но (здесь Рене, пожалуй, единственный раз за время разговора немного напрягся) с чисто человеческой точки зрения, я предпочел бы о Просте не говорить.
– Вы абсолютно свободно чувствовали себя во всех командах, за которые выступали?
– Я никогда не помню плохого. Это был разный опыт: Renault со своим турбодвигателем, Ferrari со своим престижем и мировой славой и Ligier – национальная и чисто французская команда. У меня остались только приятные воспоминания обо всех этих командах.
– После Renault была Ferrari. Как складывались Ваши отношения с Коммендаторе?
– О, его я знал очень хорошо. Когда я перешел в Ferrari, то поселился всего в пяти километрах от завода, а поскольку у Ferrari рядом с заводом есть своя трасса Фьорано, я постоянно там тренировался, накручивая круги, и у меня были, скажем так, привилегированные отношения с Энцо Феррари. Когда он слышал рев мотора моей Ferrari на трассе, то довольно часто присылал за мной своего водителя с приглашением позавтракать с ним. Энцо был безумно увлечен автомобилями, и я очень его уважал. Общаться с ним в неформальной обстановке было очень приятно, и это на самом деле было привилегией. С Коммендаторе можно было говорить обо всем: о политике, о машинах, просто о жизни. Он был открыт. В то время ему было уже 85–86 лет, но он каждый день в 9:30 утра уже был в своем офисе и сидел там всегда до половины девятого. Я сохранил в душе очень большое уважение к этому человеку, и надеюсь, большинство из тех, кто его знал, тоже.
– Но многие гонщики, выступавшие за Ferrari, говорили, что Энцо был очень жестким человеком…
– Все действительно говорят, что он был очень строг, но я никогда так не считал. Я помню нашу первую деловую встречу. Это был где-то 1982 год, я тогда еще гонялся за Renault и втайне приехал на завод Ferrari пообедать с Коммендаторе. Не скрою, я приехал к Энцо с некоторым опасением, но уже через пять минут он мне сказал: “Рене, здесь у нас единая семья, и если мы будем работать вместе, я хотел бы, чтобы ты первым делом почувствовал здесь себя как дома”. Если между нами и возникало какое-то напряжение, этой фразы было достаточно, чтобы разрядить обстановку. Я поехал туда один, без менеджера, без адвоката, но уже через несколько минут я понял, что скоро буду гоняться за Ferrari.
– Но свою, наверное, самую красивую гонку Вы все-таки провели, выступая как раз против Ferrari. Я имею в виду Дижон 1979 года и Вашу битву, по-другому и не скажешь, с Жилем Вильневым на Ferrari.
– О, это была самая шикарная гонка, самая красивая. Мы боролись даже не за победу, а только за второе место, но это была дуэль, которая существовала только между Вильневым и Арну. Это было очень сложно и тонко. Мы очень хорошо знали друг друга в жизни, у нас были схожие характеры, мотивации, образ мышления. Но самое главное, у нас была одинаково сильная жажда победы. На последних кругах гонки в Дижоне мы несколько раз обгоняли друг друга, буквально соприкасаясь колесами. Это было великолепно, но признаюсь, когда после финиша мы пошли в пресс-центр, и там было огромное количество народу, а на огромном экране показывали последние шесть кругов гонки, это произвело на меня куда большее впечатление, чем сама гонка. Там сидел и конструктор Ferrari Мауро Форгьери, который, посмотрев нашу дуэль, просто поднял руки к небу.
– Это была очень красивая, жесткая, но в то же время очень корректная борьба.
– Да, очень корректная. Возможно, это оттого, что мы с Жилем действительно очень хорошо друг друга знали. Мне кажется, что с другим пилотом у меня такой борьбы не получилось бы.
– Способен ли кто-нибудь из пилотов Формулы-1 сейчас повторить схватку Вильнев–Арну?
– Нет! Конечно, нет! Сейчас главенствует стратегия обгонов на пит-стопах, никто из них не пойдет на такой риск, чтобы обгонять на трассе. А жаль!
– Всему виной современные машины или изменившийся характер гонщиков?
– Да, наверное, и то, и другое. Но характер гонщиков изменился очень сильно. Мне кажется (но это мое личное мнение), что современная Формула-1 очень бедна хорошими пилотами. Шумахер, Вильнев, Хаккинен, Френтцен, конечно, хорошие гонщики, но, к сожалению, многие пилоты просто приходят сюда с большим бюджетом и покупают себе места.
– Кто из нынешних французских пилотов способен унаследовать славу Арну, Лаффита и Проста?
– К сожалению, во Франции сейчас довольно сложно со спонсорством. Больше нет такой хорошей школы пилотов. Например, у Стефана Сарразена сейчас очень неплохие результаты в Ф-3000, но я повторюсь, сегодня, не имея больших денег, очень сложно прорваться в Формулу-1. Еще несколько лет назад Стефан мог бы прийти в одну из маленьких команд, но сейчас для этого нужны очень большие деньги. Происходит своеобразная блокировка на переходе Формула-3000 – Формула-1. Алези в последнее время достаточно быстр, но, к сожалению, не так часто добирается до финиша. Панис же, как мне кажется, так и не смог до конца восстановиться после своей аварии двухлетней давности.
– В последние годы очень остро стоит вопрос об изменениях в техническом регламенте. В ваше время правила были более стабильными. Вы считаете, что перемены действительно так необходимы?
– Изменения в регламенте, конечно, нужны, иначе в один прекрасный момент гонщик может утратить контроль над автомобилем, и, я думаю, изменения регламента двигают автоспорт вперед. Другое дело, что нужно все делать с умом и найти какие-то ходы, может быть, не обязательно технического характера, которые придали бы дополнительный интерес гонкам Формулы-1. Например, я против пейс-каров, которые группируют машины на трассе. Это слишком просто. Нужно искать какие-то другие пути.
– Скоро Гран При Франции вернется в Ле-Кастеле на автодром Поль Рикар. У гонщиков вашего поколения, в особенности у французов, с этим автодромом наверняка связаны самые светлые воспоминания.
– Конечно, я всегда любил Поль Рикар, я хорошо знал господина Поля Рикара, который на свои деньги построил такую замечательную трассу. Мне действительно очень обидно, что здесь не проводятся больше гонки Формулы-1. Наверное, можно было бы проводить Гран При через год: год в Маньи-Куре, год на Поль Рикаре, хотя бы из уважения к человеку, который отдал столько автомобильному спорту. Поэтому я рад, что Формула-1 возвращается в Ле-Кастеле.
– Вам не хватает сейчас гонок Формулы-1?
– Каждый день, каждый день…
[RIGHT]Интервью взял Владимир Маккавеев, 1999 год[/RIGHT]
